Александр Иваницкий
В 39 меня накрыло. Однажды ночью я проснулся и почувствовал, как весь груз моих комплексов, неудач, страхов и проблем прорвал хрупкий каркас сознания и затопил мозг до самой макушки. Меня охватил страх перед каждой минутой жизни, которую предстояло прожить. Казалось, сам демон страха протягивал ко мне костлявую руку, чтобы лишить меня рассудка…
Я перестал ездить в метро — стеснённое подземное пространство вызывало непреодолимое чувство паники. Однажды я шёл по улице и почувствовал, что страх захлёстывает остатки моего сознания. Я набрал своего психолога и признался, что больше не могу. «Найди ближайший ларёк со сладостями, купи шоколадку и съешь — сказала эта добрая женщина. Шоколад поднимает настроение».
Позже она подсказала мне, как бороться с неконтролируемым потоком мыслей. «Когда идёшь по улице, читай про себя вывески на биллбордах, комментируй всё, что видишь: вот поехал трамвай, вот девушка переходит улицу, вот красивый закат…» По её рецепту, выходя из дому, я начинал описывать мир вокруг себя. И через пару часов мне удавалось переговорить своё второе Я — оно замолкало и давало мне полчаса тишины, чтоб я смог отдохнуть перед очередным приступом сумасшествия.
Я понимал: мне почти сорок, у меня нет семьи, я одинок в этом огромном чужом мире. У меня нет жилья, я снимаю в Киеве квартиру, на которую уходит две трети моей зарплаты. Я работаю на небольшом телеканале и делаю работу, которая мне не интересна. И при этом испытываю постоянное чувство раздвоенности и неуверенности в себе. А значит, нет никаких перспектив что-либо улучшить…
Я и раньше, бывало, попадал в переделки — в армии, на работе. Но всегда, в самые чёрные дни, почему-то всегда был уверен, что всё наладится. Там, наверху, Кто-то меня любит, и Он всё разрулит. Так я думал и сейчас, но эта вера в чудесное спасение постепенно таяла.
Я пробовал алкоголь — но мозг, не переставая, ткал паутину депрессивных мыслей. Я посещал церковь и каялся во всех грехах, которые только мог вспомнить. Но жгучее уныние не отступало. Я автоматически ходил на работу и всё глубже погружался в пучину отчаяния.
Как-то мне на e-mail пришло письмо от одного старого знакомого. Я уже не помнил, как его зовут. Он сообщил, что на одном известном телеканале набирают людей в отдел журналистских расследований. Я не верил, что меня возьмут просто так, с улицы, но всё-таки написал по предложенному адресу. Вскоре пришёл ответ с предложением придумать пять тем для расследования. Сидя перед компьютером, я долго не мог сосредоточиться, и лишь к вечеру отправил список.
Мой корреспондент выбрал тему про мафию нищих. О том, что все попрошайки стоят на улицах не сами по себе, а входят в организованную сеть профессиональных нищих. Для того, чтобы подтвердить или опровергнуть это, я должен был сам заняться сбором милостыни.
Один мой товарищ, который работал на стройке, познакомил меня с ребятами, жившими в вагончике рядом с Киево-Печерской Лаврой. Они иногда помогали монахам в лаврских мастерских, и те разрешали им жить в брошенных строителями времянках.
Один из этих бездомных — наркоман и бывший зэк Сергей — согласился помочь мне за 70 гривен. Я взял в аренду разбитую инвалидную коляску, посадил в неё Сергея и начал таскать его по вагонам метро, подражая интонации попрошаек: «Люди добрі, дайте на хліб хто скількі може». Люди давали, а я снимал всё на скрытую камеру.
Отсняв, как мне казалось, достаточно материала, я встретился с редактором проекта. Он выслушал меня скептически и скривил губы. «У мафии нищих есть крыша — менты. Почему о ней ничего не снято? Сколько попрошайки платят милиции? Это нужно выяснить. Без этого сюжет не получится».
После этой встречи с редактором я заводил с попрошайками длинные разговоры в метро. Пытался втереться в доверие к скрипачам, развлекавшим публику в подземных переходах. Провоцировал милиционеров, подвозя к постовым в метро коляску с Сергеем и спрашивая — а можно мы тут постоим, попросим… Но ничего о том, сколько берёт с попрошаек милиция, выяснить не удалось.
Редактор торопил, время шло, и я всё глубже погружался в пучину отчаяния. Невесть откуда взявшийся шанс изменить мою жизнь уходил прямо из рук.
В конце концов я решился на отчаянный шаг — фальсификацию. Попросил Сергея соврать мне, рассказать какие-то цифры, которые он якобы знает. Я понимал, что он не сможет соврать правдоподобно. Что это мои жалкие попытки обмануть себя и редактора. Но мне больше ничего не оставалось.
Мы приехали к их вагончику рядом с Лаврой. Подсвеченный накамерным светом, Сергей сидел на поломанной табуретке и рассказывал. Я долго спрашивал его о ничего не значащих вещах, пытаясь заставить говорить естественно. А потом ломающимся голосом задал главный вопрос.
— А сколько ты давал милиции, когда просил милостыню?
Он наркоман и вор, он никогда не просил милостыню, и я это знал.
— Я платил старшему смены 50 баксов. Если день был очень хороший, то и сто.
Я остолбенел.
— А где это происходило?
— На железнодорожном вокзале. Мы помогали носить багаж, просили — те, кто был послабее. Искали клиентов для таксистов.
Он говорил совершенно правдоподобно. Я вытягивал из него всё новые и новые бесценные подробности. Когда интервью было закончено, я спросил его:
— Откуда ты всё это знаешь?!
— После тюрьмы я полгода жил на вокзале.
— Почему ты не сказал мне это раньше?
— Да как-то забыл, два года прошло…
Я сидел в полутёмном вагончике и тянул чай из надколотого бокала. Мне было легко и спокойно. Мой страх куда-то исчез. Я понимал, он вернётся. Когда оправится от нокаута, который нанёс ему этот улыбающийся наркоман напротив. Но — я понял самую главную вещь — Кто-то там наверху по-прежнему меня любит. Он провёл меня через последнюю степень отчаяния, заставил перепробовать все средства, и когда поражение было неминуемо — просто похлопал по плечу: не бойся, Я рядом. Я слежу за всем, и если ты готов упереться изо всей силы — то Я готов тебе помочь. Ты же видишь, Я могу доставать нужное тебе прямо из воздуха…
Я спустился по хлипкому деревянному крыльцу вагончика и почувствовал, как невероятно устал. Навстречу, по дороге из Лавры, по направлению к нам шёл молодой розовощёкий монах. «А что вы здесь снимаете? — спросил он. — И кто вам разрешил?». Я еле-еле убедил его в том, что наша съёмка ничего плохого Лавре не принесёт. «Ну ладно», — успокоился он добродушно и замолчал. А потом повернулся ко мне, сложил руки на животе и сказал: «Все думают что Бог шумный и грозный. А это не так. Илии пророку Господь сказал прийти на гору, и когда он пришёл — начался сильный ветер, разрушающий скалы. Но нет, не в ветре был Бог. Потом началось землетрясение и огонь. Но это тоже был не Бог. А потом подул такой лёгкий ветерок. Как дыхание… Вот это был Бог».
Монах мечтательно улыбнулся и пошёл к монастырю.
