А.И. Осипов
Но пока существуют независимые государства, остаётся в силе и реальность войн, и волнующий вопрос о нравственной их оценке. Есть ли христианский критерий, который бы позволил судить, какая война явля-ется справедливой и оправданной, а какая – нет? И в принципе может ли быть война справедливой? Не любое ли убийство является злом?
В связи с этим важно указать на различие между злобой и гневом, без которого не бывает войны. Гнев может быть праведным, злоба же – никогда. Вспомним хотя бы, как Сам Христос, войдя в храм и увидев там торговлю, разгневался и, сделав кнут, начал выгонять им торговцев. И это не исключительный факт в Его земной жизни. Евангелисты пишут о Христе: И, воззрев на них с гневом… (Мк. 3, 5); сообщают, как Он говорит иудеям гневные слова: Змии, порождения ехиднины! Горе вам… лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мёртвых и всякой нечистоты (Мф. 23, 33,27).
Можно привести и другой пример из Евангельской истории. Когда к Иоанну Крестителю пришли воины и спросили: А нам что делать? – он не запретил им служить в армии и убивать противника, а только сказал им: Никого не обижайте, не клевещите, и довольствуйтесь своим жалованьем (Лк. 3, 14).
Всем известно также, что Православная Церковь всегда благословляла христиан служить в армии и участвовать в сражениях, то есть убивать врагов. Русские святые Александр Невский, Дмитрий Донской, Сергий Радонежский и многие другие – яркие примеры церковного понимания этого вопроса. Среди святых Церкви большое число воинов. Она считает нравственно оправданной войну, когда нужно силой и ценой своей жизни про¬тивостоять агрессору. Недаром среди самых славных людей в истории России, как и других государств, всегда были воины, ибо они пер¬выми отдавали свою жизнь за веру, народ и Отечество.
А вот очень значимый, показательный сюжет из «Трёх разговоров» русского философа Владимира Сергеевича Соловьёва. В «Разговоре первом» ведётся беседа, во время которой генерал рассказывает такой случай.
«Во время Кавказской кампании, когда в связи с Арменией шла война с турками, мы медленно продвигались за противником, и однажды перед нами открылось огромное армянское село. Мы увидели там жуткую картину: совершенно спалённую деревню, телеги, к которым были привязаны армяне, не успевшие убежать, а под телегами разведённые костры – их садистски убивали. Но одна картина особенно поразила всех до глубины души. К оси телеги навзничь была привязана молодая женщина так, чтобы она никуда не могла повернуть головы. Она была мертва, у неё не было никаких признаков ран и насилия, лишь лицо было искажено. Что же случилось? Прямо перед ней стоял высокий шест, к которому был привязан голый младенец, видимо её сын, весь почерневший и с выкатившимися от боли глазами, а у шеста валялась решётка с потухшими углями. Ясно, что сделали изверги.
Вдруг из какого-то сухого колодца к нам выбрался армянин. Кричит, что турки пошли в находящееся рядом село.
– Сколько их? – спрашиваю.
– Сорок тысяч.
А у нас было около пятисот человек и шесть пушек.
Но при виде этой женщины с младенцем мы пришли в такую ярость, что, спросив короткий путь к этому селу, не рассуждая, быстро двинулись. Получилось так, что наш отряд вышел как раз в то время, когда турки (их оказалось около четырёх тысяч) входили в то армянское селение. Тогда небольшой отряд казаков поскакал к ним, а основная наша часть осталась в засаде. Турки, заметив казаков, не раздумывая, погнались за ними. Мы же, подпустив их, открыли по басурманам огонь картечью буквально в упор и успели сделать два залпа. Если бы турки оказались посмелее и продолжали наступление, то нам всем бы несдобровать. Но они испугались и бросились назад. Тут мы ещё произвели залп картечью и затем все ринулись на них. Турки в панике бежали, кидали оружие, просили пощады, но мы изрубили всех, никого не оставив в живых. И вот теперь, господа, – продолжал генерал, – говорю вам: я грешный человек, нет у меня никаких добрых дел, но это дело я до сих пор считаю единственно святым, истинно добрым в своей жизни. И когда вспоминаю этот случай, то у меня на душе светлое Христово Воскресение».
Итак, отряд генерала перебил всех турок, никого не пощадил. Совершено зло? Соловьёв же отвечает на этот вопрос: «При убийстве зло состоит не в физическом факте лишения жизни, а в нравственной причине этого факта – в злой воле убивающего». То есть убийство является злом в том случае, когда оно соверша¬ется по личной злобе против другого человека, по ненависти к нему, по зависти, ревности и родственным им страстям. Убийство же противника на войне – это не грех, но вынужденный поступок, совершаемый ради защиты своего народа, часто ценой своей жизни. Ибо противник на войне воспринимается не столько как личность, сколько как носитель и инструмент злой акции насилия, которой необходимо противостоять. И поэтому воин, отказывающийся участвовать в этом, совершает тяжкий грех.
И в приведённом рассказе был показан истинный подвиг. Генерал и его отряд в пятьсот человек, напав на сорокатысячный (как они были уверены) корпус, шли на явную смерть. Они повторили бессмертный подвиг рязанских героев во главе с Евпатием Коловратом, «малою дружиною» вступивших в битву с многочисленным войском ордынцев. Не по злобе они убивали, но по глубокому чувству праведного гнева и любви к беззащитным жертвам насилия. Их гнев в данном случае явился одной из существенных характеристик истинной любви. Это был гнев любви, а не злоба страстей, не жестокость безнаказанности.
Оказывается, и война, и убийство могут быть праведными, когда совершается подвиг, о котором сказал Христос: Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин. 15, 13).
