ИСТИНА

Юрий Федосов

Он родился в Афинах, отдал всю свою жизнь поискам мудрости, был осуждён за это на смерть и, превратив собственную казнь в ещё один, последний, урок, ушёл из жизни с чувством человека, который выполнил свой долг до конца.

Он выглядел неказистым, и его никак нельзя было назвать внешне красивым человеком, но что такое истинная красота, ему было известно лучше многих великих художников и музыкантов.

Смелый солдат, чьё мужество не раз было востребовано родиной, он трижды отличился в военных походах, но главной его битвой было сражение с невежеством, победив которое и заглянув в Беспредельность, однажды он воскликнул: «Я знаю, что я ничего не знаю!» Эта победа обошлась ему ценой жизни, но он всё оплатил сполна.

После казни одни современники вспоминали его как человека, чьё появление в оживлённых местах неизменно собирало слушателей. Другие при одном упоминании его имени отворачивались, стараясь как можно скорее уклониться от беседы.

Давайте и мы вспомним об этом человеке. И пусть для каждого из нас он будет таким, каким он был для тех, кто его любил, ибо ненависть и злобу к нему могли чувствовать только люди низменные и глупые.

Он родился в небогатой семье. Софрониск, его отец, был каменотёс-ваятель, и хотя богатств он не нажил, но и нужды его дом не знал. Мать, Фенарета, как и все женщины того времени, занималась домашними делами и души не чаяла в сыне. И то правда, какой родитель не мечтает о прекрасной судьбе для своего ребёнка?… Вот и Софрониск с Фенаретой мечтали о том, что боги даруют их сыну, Сократу, жизнь замечательную во всех отношениях.

Так оно и вышло. Уже в молодые годы Сократ проявляет особый интерес к знаниям. Этот интерес привёл его к знакомству с людьми, входившими в круг Перикла и Аспасии, а среди них были: философ Анаксагор, учёный Архелай, музыкант Дамон, трагик Софокл, «отец истории» Геродот, скульптор Фидий и другие замечательные личности того времени. Молодому Сократу не исполнилось и 30 лет, когда это знакомство ещё сильнее укрепило в нем непреодолимое стремление к познанию. Говорят, что он нигде не учился. Это не верно. Он не получил классического образования¹, но, наряду с жаждой познания, Сократ обладал редчайшим качеством — синтезом мышления! Это означало, что каждая мысль, порождённая им самим, прочитанная или услышанная, вызревала, развивалась и утончалась до такого совершенства, которое не поддаётся сравнению. Но всё это ещё впереди, а пока…

Пока Греция переживает канун трагических событий (военные конфликты 457—445 гг. до н. э.), которые позднее послужат прологом к ещё одной войне между Спартой и Афинами, разразившейся только из-за желания обеих сторон оказывать своё влияние в центральной части Пелопоннес². Всё отрочество и юность Сократа прошли под аккомпанемент не утихающих споров и бряцания оружием. Конфликт между Спартой и Афинами набирал силу, и его последствия скажутся некоторое время спустя в 431—403 гг. до н. э. Кажется, не было необходимости говорить об этом конфликте отдельно, но именно в Пелопоннесской войне Сократу трижды пришлось участвовать в качестве гоплита³. Политическая распря лишь довершила уже наметившуюся тенденцию общего упадка. Справедливости ради, стоит отметить, что правление Перикла с 445—430 гг. до н. э. почти на пятнадцать лет задержало эту тенденцию. Но вскоре после того, как сам Перикл подвергся гонению, а его верная Аспасия и вместе с ней близкие друзья стратега Анаксагор и Фидий были привлечены к суду, все общественные пороки проявились с новой силой.

Простые, суровые и красивые идеалы героического прошлого во второй половине V века до н. э. были забыты. Именно в такие смутные времена всегда находится кто-то, кто напоминает нам о вечных ценностях, остающихся в небрежении. Вот и Греция не стала исключением. Пока, правда, никто в Афинах не догадывался, что Провидение отвело эту роль Сократу. И потому, когда в дельфийском храме Аполлона его провозгласили мудрейшим из людей, среди соотечественников это не вызвало какого-либо заметного отклика. И только сам Сократ, удивлённый таким утверждением, принялся, по его словам, исполнять волю оракула и пошёл искать мудрость у людей. О причинах своего хождения в народ самый народный из всех философов будет говорить спустя многие годы, уже семидесятилетним стариком, стоя перед лицом своих судей.

Суд Божий и суд людской, суд справедливый и суд неправедный. Порой так трудно понять, с явлениями какого порядка мы имеем дело, но только не в случае с осуждением Сократа. К сожалению, можно только предполагать, когда именно Пифия храма Аполлона получила божественное откровение относительно мудрости Сократа. Но зато доподлинно известно, что к сорока семи годам, около 423 г. до н. э., Сократ был настолько известен, что «удостоился» другой оценки, прямо скажем, не божественной, и сразу от двух афинских комедиографов — Аристофана и Амейпсия. До нас дошла только комедия «Облака» — сочинение первого из них. Вот уж воистину образчик того, как ограниченное сознание по невежеству извращает и пытается смеяться над тем, что для него недосягаемо! Всех усилий Аристофана поднять на смех Сократа и его мысли, изобразить некую «мыслильню» хватило только на то, что без колебаний можно назвать явной ложью. Уже по тону определений и отношению к мысли вообще можно представить себе всю драму комедиографа как личности. Однако, именно он впервые породил на публике нелепые обвинения, которые впоследствии с новой силой будут подняты почти четверть века спустя, в 399 г. до н. э., на суде неправедном и больше похожем на скорую расправу.

До этого суда ещё оставалась почти треть его земного времени, и Сократ продолжал жить тем, что с утра и до вечера беседовал с людьми. Беседовал, где придётся, или, наоборот, там, где беседе никто не мог помешать. Конечно, такое занятие не могло его прокормить, т. к. за беседы деньги в то время брали только софисты. Вот и жил он, по определению многих своих современников, беднее всякого нищего. Зимой и летом, одетый хуже раба, без сандалий, проходя по рынку, он приговаривал: «Как приятно, что есть столько вещей, без которых я могу обойтись!» А когда на склоне лет он женился на строптивой Ксантиппе, то в ответ на укоры жены, мол что могут подумать об их нищете люди, он отвечал: «Если они люди разумные, то им это все равно, а если неразумные, то нам это все равно». Она бывало в крик, а то и водой окатит. Он же улыбается, отряхнувшись, и в ответ: «У моей Ксантиппы всегда так: сперва гром, затем дождь». А молитвы?… как он молился! Вот пример одного из его обращений к богам: «Пошлите мне всё хорошее для меня, хотя бы я и не просил о том, и не посылайте дурного, хотя бы я и просил о том». Не судите строго Ксантиппу. Как тут не укорять мужа, когда на ней и дом, и трое детей, а он знай себе по Афинам ходит да о людях беспокоится. Софист Протагор не стесняется, огромные деньги берёт за «уроки», а бессребреник Сократ, щедро делясь своей мудростью, ни драхмы не пожелал взять, будто все, с кем он беседует, — ему друзья или родственники.

О нём многое можно было бы ещё написать, да только как ни старайся, а лучше, чем это сделал Аристокл⁴, не получится. Именно ему выпало великое счастье быть любимым учеником Сократа. Даже точнее будет сказать, что это счастье не выпало Аристоклу, а было предначертано всё тем же Провидением. Ведь поговаривают, что за день до их встречи Сократ видел сон, где на груди у него был лебедь⁵, который потом высоко взлетел с звонким пением. Увидев Аристокла на следующий день, Сократ воскликнул: «Вот мой лебедь!» Известно также, что прозвище Платон, ставшее впоследствии именем, известным всему миру, дал Аристоклу тоже Сократ. И не мощь торса, не победы Аристокла в состязаниях поэтов, борцов и наездников, а явленная широта мысли побудила Сократа однажды назвать его Платос, что по-гречески значит «широта».

Их встреча состоялась в 407 г. до н. э., за восемь лет до казни Сократа. И не было за всю историю Европы более яркого примера преданности и признательности ученика своему Учителю. Свидетельством тому является жизнь и труды Платона — лучшего из всех, кто когда-либо учился у Сократа. А поучиться к нему приходили многие. Да и не только поучиться. Людей к Сократу тянуло, словно магнитом, и после встречи с ним равнодушным никто не оставался. Да и как тут остаться равнодушным, когда в людях тонких он пробуждал чувства самые возвышенные, а с заносчивых, лицемерных и глупых снимал лживые маски, обнажая тем самым их истинные лица. И хотя ко всем людям Сократ относился по-философски, с искренним добродушием и любовью, одни из них, подобно Алкивиаду, готовы были сравнивать Сократа с Марсием⁶, а другие, представься им такая возможность, не колеблясь растерзали бы философа. И, как известно, свою возможность эти последние не упустили.

Почему было в Греции немало людей, которые так любили и уважали Сократа-философа, понять не сложно, нужно только почитать труды Платона, ибо пересказывать их нет смысла. Зато есть смысл разобраться в том, откуда произрастала та лютая ненависть, которая толкнула одних состряпать ложное обвинение против Сократа, а других проголосовать за казнь философа. Оказывается, мало того, что Сократ мог обнажить сущность человека и помочь ему прикоснуться к истинному «Я», он, к тому же, посмел говорить о догме, о неприкосновенности которой так рьяно печётся ограниченное сознание. Вот и готовое обвинение: раз он способен направить мысли человека на исправление своих недостатков, значит это развращение; ну, а если утверждает связь между внутренним и внешним, человеческим и божественным, значит придумывает новых богов.

Воистину мрачны и извилисты закоулки ума, отравленного ядом эгоизма! Хоть и неприметен этот яд, но крайне опасен он для человека. Самоотравление этим ядом пагубно не только для тех, кто его допускает, но и представляет реальную угрозу для всех окружающих. Причина же этой опасности очевидна — самость люто ненавидит всё, что устремлено к мудрости и добродетели.

Сократ до последнего вздоха самоотверженно следовал наказу, начертанному над входом в храм Аполлона в Дельфах — «познай себя, человек». Он, как никто другой, понимал, что именно это познание помогает человеку восстановить утерянную связь с Высшим Миром, и переоценить значение такой связи невозможно. Благодаря Сократу, впервые в истории западной философии основным объектом внимания становился внутренний мир человека, а мир внешний, хотя и не терял притягательности в смысле познания, но все же отступал на второй план. Этот самый обаятельный из греков, называвший себя «акушером истины», до конца жизни был уверен в том, что в каждом человеке сокрыта частица абсолютного знания — нужно лишь постараться «родить» её.

Увы, приглашение Сократа последовать его примеру и заглянуть в себя оказалось не по вкусу многим в Афинах. Их раздражал и злил каждый шаг философа. Но было ещё нечто, что вызывало у врагов неприкрытую злобу в его адрес. Более всего им была ненавистна независимость Сократа, который подчинялся только чувству долга и всегда слушал свой внутренний голос, свой даймоднион, сопровождавший его с юных лет. И как только власть не искушала его! Сократа проверяли на лояльность, его поддержкой желали заручиться, а он, оставаясь равнодушным к политике, всегда поступал так, как велела ему совесть. Как ни странно, но такое его отношение оказывало огромное влияние как на политику вообще, так и на политиков в частности. Критий, один из «тридцати»⁷, придя к власти, лишился поддержки своего друга-Сократа. Демократы, пытавшиеся устроить Сократу проверку на лояльность, попали в очень неприятное положение. Они поручили ему участие в аресте шестерых оболганных стратегов⁸, которые, несмотря на одержанную победу, из-за шторма не смогли оказать помощь повреждённым в сражении кораблям афинского флота и похоронить погибших. Сократ не только не стал участвовать в аресте, но и на суде не побоялся выступить в защиту военных. К сожалению, этого оказалось недостаточно для того, чтобы вразумить судей. Зато позже, когда пришло протрезвление, охваченные «праведным» гневом афиняне расправились уже с инициаторами того подлого суда. В частности, обвинитель Каликсен умер от голода, презираемый всеми, однако, это не помогло карающей толпе воскресить казнённых стратегов. Всё чаще и в большем масштабе в Греции проявлялось то, что присуще устремлениям самости. Своекорыстные поступки становились нормой, а рабовладельцы, входившие во вкус, ещё больше распалялись в своих желаниях и прихотях. Это не могло не обострить отношения Сократа, воплощавшего собой совесть Афин, с теми из сограждан, кто о существовании совести на время забыл или напрочь утратил это чувство.

Кончилось тем, что самого философа вызвали в суд. Некто Анит, богатый торговец кожей, а с ним ещё двое (неудавшийся литератор Мелет и некто Ликон) выдвинули против Сократа ложное обвинение. Иск и распределение ролей на суде были заранее подготовлены. Обвинительную речь для Мелета написал софист Поликрат. Время не сохранило её и читателю придётся довольствоваться только формулировкой обвинения: «Заявление подал и клятву принёс Мелет, сын Мелета из Питфа, против Сократа, сына Софрониска из Алопеки: Сократ повинен в том, что не чтит богов, которых чтит город, а вводит новые божества, и повинен в том, что развращает юношество; а наказание за то — смерть». Что касается ответа Сократа, то с его защитной речью на суде, при желании, можно познакомиться в знаменитой платоновской «Апологии». Нам же остаётся только вспомнить некоторые детали того злосчастного дня, когда афинский охлос⁹ взялся судить мудрость и добродетель. Первое голосование на суде решало принципиальный вопрос — виновен ли обвиняемый или нет. С очень небольшим перевесом голосов граждане решили, что Сократ виновен¹⁰. Перед вторым голосованием каждой из сторон предоставлялась возможность определить меру наказания. Инициаторы суда потребовали для философа смертную казнь. Сократ, в свою очередь, предложил незначительный денежный штраф¹¹, а также назначить ему, за преданное служение Афинам, бесплатное питание за государственный счет¹². Толпа не простила насмешку и проголосовала за казнь. Здравые голоса так и не были услышаны ею, и только Сократ, оставаясь философом даже на суде, после вынесения приговора обратился к своим здравомыслящим согражданам и объяснил, что в такой ситуации, для него смерть — благо.

И вышло так, что смертный приговор Сократу вынесли накануне праздника, посвящённого Аполлону. Это означало, что до возвращения посланного на Делос корабля ни одна казнь не должна омрачить праздник. Вот и пришлось приговорённому ожидать своей участи тридцать дней, а афинянам всё это время размышлять о происшедшем на суде. Может быть, Провидению было угодно, чтобы корабль, посланный на родину Аполлона и Артемиды, задержался в пути на целый месяц. И, если бы отсрочка приведения приговора в исполнение была нужна для того, чтобы устыдить Афины, то тень позора пала на город только в глазах честных людей.

Сократ отказался подать апелляцию, и его поместили в почти не охраняемую тюрьму, где друзья ежедневно могли видеться с ним. В пирейском порту нашлось бы не одно судно, которое могло доставить философа в безопасное место, но предложение бежать он отверг категорически. Всё это время затянувшегося «праздника» Сократ спокойно сочинял гимн Аполлону и перекладывал на стихи басни Эзопа. Одна из них начиналась словами: «Некогда молвил Эзоп обитателям града Коринфа: „Кто добродетелен, тот выше людского суда“».

Который раз мы вспоминаем здесь слово «суд»! И уж если люди берутся судить мудрость и добродетель, то разница между судом тиранов и судом демократов, на поверку, оказывается только в количестве судей, которые выносят один и тот же приговор — смерть. И, видимо, дело не только в политике. Как ни тяжело, но приходится признать, что тот, кто больше всего заботится об общем благе, платит за это ценой своей жизни. Добродетель и мудрость для Сократа всегда были неразрывно связаны между собой, и всю свою жизнь он призывал следовать им и закону. Он знал, что без мудрой добродетели закон превращается в инструмент подавления мысли и орудие мести инакомыслящим.

Свою последнюю беседу он все же посвятил другой теме. В этот день, день казни, он говорил о жизни и смерти, и его слушали только ближайшие ученики и друзья: Федон из Элиды, пифагорейцы Кебет и Симмий из Фив, старый друг и земляк Критон, а вместе с ним безутешный Аполодор. Ксантиппу пришлось увести домой — горе сломило несчастную женщину. Платон тоже не присутствовал на казни, так как его сердце не смогло бы этого вынести. Огнём именно этого сердца впоследствии так ярко был запечатлён в веках образ Учителя, который по воле богов родился в Афинах, отдал всю свою жизнь поискам мудрости, по воле людей был осуждён за это на смерть и, превратив собственную казнь в ещё один, последний урок, ушёл из жизни с чувством человека, который выполнил свой долг до конца.

^[1]  В привычном для нас виде классическое образование тогда ещё не существовало. Кстати, именно Сократ утверждал необходимость профессионального образования.

^[2]  Сократ родился предположительно в 470—469 г. до н. э. Следовательно, к началу этих событий ему только-только исполнилось 13 лет.

^[3]  Гоплит — тяжеловооруженный пехотинец в афинском войске.

^[4]  Аристокл — имя, данное Платону при рождении.

^[5]  Лебедь в Греческой символике всегда считался спутником Аполлона.

^[6]  Марсий (миф.) — фригийский сатир, так сладко игравший на флейте, что осмелился вызвать на музыкальное состязание самого бога Аполлона.

^[7]  Тридцать тиранов — олигархи-ставленники Спарты, правившие после поражения Афин в Пелопонесской войне всего восемь месяцев. Во главе комитета тридцати уполномоченных стояли Критий и Ферамен.

^[8]  Среди которых был и сын Перикла. Строго говоря, стратегов было десять, но узнав об угрозе ареста, четверо из них предпочли бегство.

^[9]  Охлос — греч. толпа. Платон часто называл позднюю афинскую демократию охлократей.

^[10]  На суде виновным Сократа признали 281 человек (из 501 принимавших участие в голосовании). По свидетельству Диогена Лаэрция, Сократа спасло бы от смертного приговора, если бы за него было подано на 31 голос больше.

^[11]  Вся его собственность едва ли могла быть оценена в пять мин.

^[12]  Обед в Пританее на государственный счет был чрезвычайно почетен. На него, среди прочих, имели право и победители Олимпийских игр.